Коммунальный брак

Дверь комнаты распахнулась и оттуда спиной в коридор вывалился сосед Юра.

Споткнулся и сел в ведро, из которого я только что мыла пол. Там как раз оставалось немного воды.

От Юры не отставала маленькая белокурая красавица. Она лихо щелкала его по щекам дамской сумочкой, но заметив меня, вдруг остановилась и быстро исчезла.

- Кошка! Вот кошка! - послышался голос Юры.

Тут же появилась и настоящая кошка, испуганная и взъерошенная. Она потерлась о Юрины ноги и, шмыгнув в комнату, принялась метаться и плакать.

- Кота просит, - объяснил сосед, освободясь от ведра.

- Хозяйку оплакивает, - поправила его.

Кроме кошки ее хозяйку в нашей коммуналке никто не оплакивал.Все только удивля-лись нелепой смерти.

Весенним утром старушка, выйдя из подъезда за своей Муркой, улыбнулась солнышку и упала замертво – ей на голову с крыши оборвалась огромная сосулька. Кошка тут же вернулась домой, дико заорала и замерла вдруг столбиком с вытянутой, указующей на дверь лапкой. Для смеха кто-то прикрыл ей голову панамкой и сказал: "Только броневика не хватает… Истинный Ленин". Так из Мурки получилась Ленина, или просто Ленка.

Появился-то он в нашей квартире пять лет назад только для того, чтобы подарить мне цветы. Летним вечером догнал меня на улице и попытался всучить букет георгинов. "Где-нибудь клумбу общипал" - иду и молчу. Он рядом, симпатичный. У подъезда все-таки цветы приняла: уж очень хороши георгины были. На следующий день он мне снова цветы подарил. Только уже их домой принес. Так мы с Юрой и познакомились…

После нашей свадьбы Юра получил московскую прописку и стал искать работу. Через полгода напрасных поисков он залег на диван, будто затонувший корабль на дно морское и, философски глядя в потолок, объявил себя гением. Правда, пока не признанным. И это, по его словам, угнетало и уничтожало его как личность.

На свою непризнанность он жаловался всем: мне, друзьям, моему пятилетнему сыну и даже стенам, когда оставался один.

"У него депрессия, - успокаивали меня знакомые. - Это пройдет. Но они ошибались. После одной вечеринки Юра рассказал мне анекдот, который заканчивался словами: "Орлы в неволе не размножаются". Мне кажется после этих слов он и вовсе потерял остатки своей мужской силы. А проще - стал импотентом. Бесконечные хождения по врачам Юру не спасли. Его спасла женщина. Она так легко выпорхнула из объятий моего мужа, когда я раньше обычного вернулась с работы, что и заметить-то можно было ее длинные ноги да нахальную улыбку.

Я не растерялась и в тот же вечер перегородила комнату бабушкиным шкафом. Юра стал для меня просто соседом. Он передвинул шкаф и оставил себе из скромности только треть комнаты. Вход в закуток украсил ситцевой занавеской и пригласил подружку на новоселье. А я пригласила свою подружку - Беллочку, больше приглашать было некого. Так мы и сидели по разные стороны шкафа за разными столами.

- По какому поводу застолье? - полюбопытствовала Беллочка, выйдя со мной на улицу. - По случаю вашего развода или Юрочкиного излечения?

Беллочка достала носовой платок, потому что на кончике ее носа повисла капля, и нос стал еще длиннее.

Если бы можно было этот нос слегка укоротить да чуть выпрямить, Беллочка бы стала красавицей. Но такие мелкие недостатки и делали ее умнее меня. Ведь говорят же: "Не родись красивой, а родись счастливой". Вот она и счастлива в своей новой трехкомнатной квартире с тремя чудными малышами, и не любит покидать дом - вот уже три года не работает. В тот вечер ей тоже не терпелось вернуться к мужу и не случись капли на носу, ни за что бы не остановилась среди улицы.

- Влюбляюсь вечно в дураков, - пожаловалась ей..

- Ничего удивительного. Все влюбленные до смешного глупы, вот и выбирают себ под стать, - успокоила меня.

- Судиться с ним будем. Докажем, что брак недействительный, и пусть себе катится…

На следующий же день она отправилась к адвокату. А за шкафом у Юры поселилась его мама. Мама принялась делить все вещи: кастрюли, сковородки, постельное белье и серебряные ложки… Но тут появилась Беллочка и молча протянула Юре повестку в суд. Мама тотчас исчезла, зато появился участковый милиционер Вася.Он жил этажом ниже. Для него не составляло труда подняться к Юрику на бутылку водки.

- Ничего, Юра!- успокоил его Вася. - все бабы одинаковы. Им толькоодно нужно.А как мужик заболеет – сразу его на помойку. Ничего, ничего, мы им еще покажем. Держись орлом!

Юра ободрился и, выйдя из-за занавески, орлиным взором оглядел себяв зеркало.Затем обнял Васю за плечи, снисходительно погладил его лысину, и они весело запели: "Во ку,во кузнице, во кузнице молодые кузнецы…"

В общем надо мной собирались тучи, громы и молнии…

И в этот момент в нашей квартире умирает старушка. "Везет же", - завидовали соседи и в день прощания с покойницей из любопытства разглядывали освободившуюся комнату. Но на кладбище никто кроме нашей коммуналки не поехал. Наши поехали все. Осталась только Галя, страдавшая ожирением. В тот день у нее так болела голова!

Но несмотря на свою болезнь, она успела до нашего возвращения перенести в старушкину комнату свои вещи,врезала замок и чуть ни притащила огромный кованый сундук, да споткнулась о него и сломала ногу. Пришлось вызвать "скорую" и отправить беднягу в больницу. Затем мы все вместе быстро освободили старушкину комнату от Галиных вещей и отпраздновали Юрино новоселье. Снова сидели все за одним столом (тут же, конечно, и Беллочка), пили шампанское, говорили тосты и смеялись до утра…

Почти год Юра наслаждался своей независимостью и получал пощечины дамскими сумочками. Через год в его глазах появилась непроходящая грусть. Он захотел примирения и зависимости. Но я лишь сухо здоровалась и отворачивалась. Так бы, наверно, и закончилась эта история, но нашу коммуналку стали расселять.Перед тем как всем разъехаться, Юра зашел ко мне и спросил:

- Как у тебя с деньгами?

- Я безработная, - ответила с обидой, мол, нашел, у кого просить.

- Я тоже! - обрадовался он, - давай сдадим мою квартиру и поживем пока у тебя, а там, может и работу найдем.

Я немного подумала и согласилась. Нам с сыном давали двухкомнатную, и одну комнату я вполне могла бы сдать бывшему мужу. Цену назначила высокую. Он не скупился.

…Теперь мы живем с ним в одной квартире, но рассказы пишем в разных комнатах. Скоро я все их смогу прочесть, потому что одну комнату мы с мужем решили отдать сыну. А сами поживем пока вместе, до появления второго ребенка…

Райские яблочки

1.

За окном крещенские морозы, а на подоконнике у Евы Борисовны - маленькая яблонька в цвету. Такой дух медвяный по квартире пошел, что закружилась над деревцем бабочка, и солнце заиграло в ее пестрых крылышках.

- У соседа бабушка-ворчунья, а у нас-то бабочка-летунья, - улыбнулся чуду муж Евы и через неделю первым отведал наливное яблочко. К этому времени цветы с деревца обле- тели, бабочка сварилась в чашечке с кофе, а на улице разыгралась метель. И сам Адам Федорович сделался сумрачным как, непогода. Но после яблочка разобрала его блажен- ная истома, направился было к дивану, да жена заторопила:

- На службу опоздаешь, - и сунула в портфель собранные яблочки.

Адам вышел на улицу и …“Накануне серебряной свадьбы исчез в снежной круговерти”, - станет рассказывать потом Ева. На самом деле Адам не пропал, а доплелся до НИИ и столкнулся с Алексеем Милданцевым:

- Дочка у меня родилась! – выставил шампанское Миланцев.

- Поздравляю! – обнял его Адам, и пакетик с яблочками оказался возле шампанского.

Запахло медом. Вздох восхищения пролетел над столом – яблочки расхватали. “Хорошо хоть два досталось. Во рту тает”, - но тут чья-то ладошка накрыла второе яблочко.

- На чужой-то каравай… - секретарша Лика уставилась зелеными глазищами. Мерца-

ние почудилось в них Адаму, будто со дна озера. Он рот и разинул. А та по подбородку щелк и ну хохотать – заливается, голову запрокинула, волосы во все стороны размета- лись. Доктор наук подхихикивать начал, а губами к вырезу ее кофточки тянется. Она фыркнула, отскочила и зацокала каблучками. А на ходу то попкой крутанет, то подбоче-

нится, то юбчонку повыше задерет. Завлекает. Адам, конечно, за ней.Глядь – она уже с Миланцевым. Тот под столом девичью гладкую коленку поглажиывает да что-то нашептывает. Она жмурится будто кошка – того и гляди замурчит. “Вот заноза! – насу- пился Адам. – С виду тихоня. Молодой отец. Подлец, а не отец” - и двинулся к нему, но возле Лики остановился.

пропел и потащил ее за руку. собой. Вся компания – следом. Но ключ от актового зала был только у него в кармане. Заперся с Ликой изнутри и враз дурак-дураком сделался – забыл обо всем на свете.

Правда о жене вспомнил на третий день в Ликиной спальне. Вздыхал-вздыхал, а делать нечего – за вещами к ней идти. Ева в то время горько рыдала возле телефона. Морги она обзвонила, больницы тоже. Оставалась милиция. За свою жизнь Адам и на пятнадцать суток-то ни разу не попадал. “Все-таки может и такое случиться” - не сдавалась Ева. Дверь тихо отворилась… Адам появился живой, здоровый и отвратительно пахнущий французскими духами. А на шее-то - следы губной помады. Он же, не знал куда глаза деть кроме глупого “командировка” ничего не мог придумать. “Богатая фантазия, - внутренне

съехидничала жена. – Ничтожество”. Хотела огорошить суровым: “Развожусь!”, но для храбрости выпила коньяка, съела яблочко и вмиг успокоилась. Муж теперь не казался негодяем: “Не виноват же в том, что кругом так мало достойных. Мой-то и не красавец, а без присмотра отпускать опасно”. Она поглядела на уже посапывавшего в кровати Адама, но без ненависти, а как смотрит мать на свое набедокурившее дитя…

- С ума сошла! – Адам проснулся и увидел рядом совершенно голую жену. Не зная что с ней делать, в испуге спрыгнул на пол. Спас неожиданный звонок в дверь..

2.

А Еву колотило, как в лихорадке. Щеки пылали. Ноги подкашивались…

- Я солнце. Я большое горячее солнце. – принялась обмахиваться газетой. Но тут в окно заглянула мерзкая зеленая рожа, ухмыльнулась и растворилась в воздухе. “Господи, до чего ж зеленая. Кажется, умираю”. Но взгляд успел выхватить газетные строчки: “Психиатр со стажем. Лечение анонимное”. “Еще поживу” - и Ева быстрехонько туда.

“До чего фамилия глупая” - прочла на двери табличку, но в звонок нажала.

- Доктор, - начала с порога. – Со мной происходит. – и запнулась. Все в голове поперепуталось, перезабылось кроме рожи.

- С каждым что-нибудь происходит, - Дятлов проводил ее ласково в кухню. Но и здесь в окно заглянула рожа.

- Подмигивает, подлая! – испугалась Ева, а у самой будто судорога по правому глазу.

- Что за мигалки устраивает? – никого не увидел в окне доктор. – Голубушка, мы на девятом этаже. – попытался успокоить больную. А та мигает и мигает, как заигрывает. Смотрел-смотрел доктор на сумасшедшую и тоже подмигнул. А та в ответ расплакалась, разлилась в три ручья. “Вот свистопляска?!” - от растерянности Дятлов очки снял.

- А на вас-то как похожа! - Ева даже в ладоши хлопнула. – Только зеленая и с рожками, – кивнула на окно и перестала плакать.

- Так-то лучше, – похвалил доктор. – Давайте чай пить, - пододвинул вазочку с вареньем. – Яблочное. По особому рецепту.

- Яблочное! – вскрикнула больная. – Яблочки! – и швырнула на стол пакетик.

От дурманящего медового запаха психиатр блаженно закатил глаза и потянулся к нему.

- Осторожней! – Ева вспомнила все и рассказала о муже.

- Не волнуйтесь, - выдохнул томно Дятлов. – Сорок лет со старухой душа в душу. Бывало прежде и я налево поглядывал. Теперь и думать-то об этом забыл. Эх. Хороши яблочки. Райское наслаждение.

- Голубушка! – игриво затряс черепом. “Дятлов?! Да он сумасшедший. Вернусь-ка скорей к своему доктору. Пусть он всего лишь доктор наук и пусть изменщик”. Она н выскочила из дятловской квартиры и – прямиком на птичий рынок. Купила там просторную клетку с частыми решетками. Заперла в ней деревце, а ключ припрятала. Теперь сама срывала яблочки и угощала мужа, когда ему не нужно было уходить. Однажды поделилась яблочками с подругой, когда той изменил муж. Подруга Евы рассказала об этом своей подруге, а подруга подруги – своей. Вскоре Ева открыла фирму “Райский сад” и вела прием по предварительной записи.

Но под весеннюю капель деревце стало чахнуть, а потом и вовсе исчезло вместие с гор-

шочком . Ева посадила косточку. Ничего не выросло. Долго вспоминала кто же подарил яблоньку. Не вспомнила. Со временем и сама история подзабылась. Теперь и не скажешь, на самом деле все приключилось или только приснилось.

Все меня обманывают

Да что о чужих-то собаках говорить, если на собственную положиться нельзя. Мне ее лучшая подруга подарила. Сказала: “Можешь теперь спать спокойно, ротвейлеры – самые лучшие охранники!” Я и поверила. С виду у меня, конечно, ротвейлер. Особенно когда на поводке, да в наморднике, да когда не торопясь приближается и снизу пристально смотрит. Если уж прыгнет… Некоторые не выдерживают – пугаются, осуждают. А сними намордник и спусти с поводка – самое безобидное существо. Крыс безумно боится. В собачьем детстве одна сильно покусала – жила у меня дома. Толстая, безвредная и ленивая. Два года никакого лиха не знала. Вдруг появился в доме ротвейлер. Крыса, конечно, тут же озверела и вцепилась ему в нос. Кое-как оторвали. Спасибо Умнову, вовремя появился.

Кто такой Умнов рассказывать не обязательно. Сама фамилия обо всем говорит. Голос тихий, застенчивый, и весь напоминает что-то большое, плюшевое и доброе. Да к тому же в очках. В общем с виду вполне приличный человек. Но это опять же только с виду. На са- мом деле – моя большая ошибка в жизни. Все ошибки бывают только от соблазнов. Они будто капканы на каждом шагу подстерегают, и никак не обойти.

- Уехал! – открыв дверь таежного домика, отвечает симпатичная женщина с детьми-двойняшками.

- Куда уехал?

Но мать двойняшек загадочно пожимает плечами, передает мне колокольчик и записку. “Значит не умер!” - радуюсь читая. “Не умер, - эхом повторяет она, - а может и умер. Кто ж его знает”. “Вот дура-то!” - злюсь на нее. И совершенно напрасно: о моем женихе никто в поселке ничего рассказать не может. Снова отправляюсь на станцию по таежным тропкам, тихо позванивая колокольчиком, как заблудшая овечка…

Под этот звон и появилась у своей лучшей подруги – измученная, немытая-нечесаная. И она в тот же день подарила мне ротвейлера от своей ощенившейся суки.

- Через месяц можешь забирать, - и подруга усадила меня за круглый стол в компанию семерых бородатых мужчин. Один красовался синей бородою – так и хотелось спросить, сколько душ загубил. Остальные тоже к доверию не располагали: двое по-отцовски поло-

“Приснится же такое!” - но рядом на подушках увидела две бороды: рыжую и черную. “Значит не сон”, - села на кровать и сдернула одеяло.

Не надо! – заныл рыжий и потянул одеяло на себя. Ох, как противно он ныл – и вскоре оказался на полу. А я внимательно рассматривала свое тело. Следов физического насилия не обнаружила, колготки на мне, а вот на соседях по кровати – ничего, кроме семейных трусов.

- Тебе уже лучше! – обрадовался рядом лежащий.

- Что вы со мной делали?

- Ничего. Вытирали сопли, носили на горшок, прочищали желудок, потом пол мыли, мыли…

- Вот он и мыл, - рыжий уселся на прикроватный коврик и указал на черного. Его тоже облевала. Всю одежду пришлось стирать. Из-за тебя домой не поехали, - и включил телевизор. “Не квартира, а бюро добрых услуг”.

- Совсем, как ты, - глядя на экран беззлобно заметил черный. “Молодая женщина трид- цать два года. Болит голова” - в телевизоре послышалось журчание воды, и на экране таблетки “эффералган-упса” растворились в стакане. “Эффералган – хорошо, а шампанское-то лучше”,- вздохнула. Не успела закончиться реклама, а рядом уже стояло холодное шампанское. Стало лучше, захотелось поудобнее уложить голову на подушку. Но тут опять этот телевизор: “ Женщины с незапамятных времен для бритья ног…”

- Ты хочешь побрить ноги? – испугался черный и заслонил собой экран.

- Сбрей бороду, - попросила зачем-то. Он тут же сбрил и превратился в симпатичного мужчину средней полноты и средних лет.

- Умнов Александр Витальевич, - представился, и я поняла , что влюбилась. Это к не- счастью: мои избранники не отвечали взаимностью или вымирали будто мухи. “ Нужно немедленно бежать”. Рыжий перебрался с коврика на кушетку – путь к выходу свободен. На последок выпила шампанского…

И проснулась в отличном расположении духа. На кушетке никого, а на краешке кровати Умнов с нежной задумчивостью изучал меня сквозь толстые стекла очков. “Подольше бы так поизучал”, но вспомнила о своем женихе и схватилась за голову. Умнов же вспомнил мою застольную истерику и, не долго думая, окатил из лейки для цветов.

- Чуть не утопил!

- Извини, - и, укутав меня в махровое полотенце, принялся вытирать с усердием заботливой мамаши.

Будто два кролика на мягких лапах выскочили из подъезда и долго бродили по улицам. Наконец остановились возле палатки, похожей на аквариум. За стеклом серебрились этикетками баночки и бутылки. Понравилась одна – в шляпе-сомбреро. Уложив ее в сумку

между печеньем и ананасом, решили полюбоваться ночным городом с крыши дома. По крутым ступенькам забрались на плоскую и просторную площадку, где стояло потрепанное непогодами кресло. В нем, в окружении трех молчаливых собак, сидели два существа непонятного возраста и пола.

- Как вы относитесь к геям? – спросило одно.

- А пошел бы ты!- беззлобно посоветовал Умнов. Геи послушались и ушли прихватив одного пса.

- Теперь осталось каждому по собаке – никому не обидно, - Умнов угостил четвероногих печеньем. Те с жадностью проглотили и уставились в ожидании. Пришлось отрезать по ломтику ананаса. Съели и ананас. А мы успели выпить текилы и любовались звездами, котами, гуляющими по соседним крышам и собаками, жующими ананас. Наконец решили спуститься, взяв по собаке. При расставании одна цапнула Умнова за лодыжку и разорвала брючину.

- От ревности, - объяснила ему, намазав рану йодом, - Взбесилась. Как бы не заразился…

Но буйства не наблюдалось: выпил текилы и рассмеялся.

Проснулась я одна в квартире. Ничего не понимая, уселась на кровать и принялась размышлять над загадками мужской природы. Первое. Зачем клясться в любви и при этом бесследно исчезать, оставив записку с извинениями. Это я о бывшем женихе. Второе. Зачем клясться в любви и бесследно исчезать даже не оставив записки с извинения-

ми. Это об Умнове. Все же понять Умнова проще. Укус бродячей собаки мог заразить вирусом бездомности. Только о нем подумала. Тут же появился – сияющий с огромной

пунцовой розой.

Каждую ночь буду дарить тебе такую же, - пообещал, и сдержал обещание.

Прошел год, и дома у меня букет из 365 роз. Каждая засушена особым способом, как живая. Не хватает только одной – последней. Может, потому что розы подорожали. В ту

ночь он был скуп даже на слова. Только и сказал, что больше не вернется и оставил ключ.

А мне захотелось уменьшиться, зарыться в подушку и просидеть так всю оставшуюся жизнь. Не хотелось ничего. Даже подойти к телефону не было сил. Но один слишком назойливый звонок все же заставил поднять трубку.

- Ленусик, милый, прости. Все объясню, - узнала голос бывшего жениха.

Но я не хотела никаких объяснений. Не хотела никаких женихов. Не хотела никакого прошлого, потому что прошлого нет. Есть только воспоминания – эти назойливые видения, которые мешают спокойно жить.

Искусство вечно

Слушая, Эллка налила в бокал вина:

- А ты лучше водочки, - посоветовал Уточкин и сам выпил. – Продолжим: “Поэт Утомленный проснулся на полу и не мог понять где находится. Поэтесса Желанная вообще ничего не понимала и думала только об одном – хорошо бы оказаться с поэтом Утомленным не подозревая, что тот рядом. Так не могло продолжаться бесконечно. Утомленный посмотрел в окно и увидел хмурое осеннее утро. Осеннее утро увидело его и заплакало мелким дождем. Утомленный взял карандаш и дрожащей рукой вывел стихотворение, закончив так:

Чтение прервал звонок в двери. Из одного кармана его куртки торчала свернутая рукопись, из другого – бутылка Гжелки.

- Для твоей газеты, - протянул он сверток Эллке. Она ему тут же ответила:

Уточкин, не долго думая, влил в глотку певца, третью порцию водки. Песня оборвалась. На звук падающего тела из комнаты выбежала рассвирепевшая псина и вцепилась в толстую пятку.

- Под ногами какая-то хреновина кусается, - сонно залепетал Чоботов и, дернув ногой, попал собаке в нос. От неожиданности злобная псина спряталась за кресло и издали принялась подсматривать за распластанным на ковре.

Наутро Чоботов проснулся взъерошенный, обвешанный мелкой пылью, окурками, как новогодняя елка и слезно стал просить опохмелиться.

• Только маленькую, - выдала Эллка деньги на четвертинку.

Но возле магазина лауреат будто фокусник, вытащил из брюк тридцатник и гордо рас-

Правил плечи:

Через неделю Чоботова отвезли в наркологическую больницу. За ним приехали два красномордых черта в белых халатах. Эти черти напустили на поэта стаю назойливых

Мух, от которых посланец Музы стал отмахиваться крепким деревянным табуретом.

Уточкина из-за тихого нрава связывать не стали. Вместо наркологии он попал в реанимацию.

- Не унывай, - подбодрила та.

- Я буду долго гнать велосипед, - нежно пропел он в трубку. – И мы никогда не умрем потому, что искусство вечно.

Московский подвальчик

Название подвальчика начиналось со слова “Ад…”. Многие, взглянув, спешили прочь, крестясь на соседнюю церковь. Но завсегдатаи смело спускались по крутым ступеням и проводили здесь вечера за чашкой кофе - перелистывали страницы Кьеркегора, слушали песни французских шансонье и до одури спорили, пуская в ход непонятные для обычного уха фразы. Здесь мой десятилетний сын услышал: “С точки зрения банальной эрудиции не каждый индивидуум данной концепции способен игнорировать тенденцию парадоксального мышления”. Сосед по площадке не смог повторить без запинки, плюнул и проиграл сыну десять рублей. Ребенок издал победный клич и побежал во двор заключать новое пари… На вырученные деньги он купил старенький велосипед. Но из-за парадоксального мышления вскоре разобрал, а собрать не смог. Тогда продал запчасти, приобрел коробку мороженого и вместе с закадычным другом Пашкой заболел ангиной.

Муж тотчас заехал в подвальчик, где я работала.

Ничего страшного, - успокоила его. – Врач уже был.

- Хотел с тобой поговорить, - открыл он бутылку хванчкары. Но разговора не получи- лось – над нами оглушительно громыхнуло. Оказалось, молния попала в старую липу.

Невдалеке от нее покачиваясь будто вылупившийся цыпленок, рассматривал свой мизинец взъерошенный Славин.

- Я и так все знаю, - перебила его. - Без тебя обойдемся. Слава богу, в нашей квартире не прописан.

Его фужер тут же разбился о мраморный пол, а на потолке образовалось винное пятно в форме нимба, как раз над моей головой. Ушел он по- княжески: медленно с достоинством, не обронив больше ни слова. Я закрылась изнутри, чтобы немного поплакать. Вот тогда Славин открыл замок маникюрными ножничками, которые всегда носил с собой, узнав о

своем дворянском происхождении.

- Легкий обморок, - объяснил врач скорой помощи.

- Легкий? – не поверил Славин и позвонил Князю: - Если решил уйти к другой, уходи постепенно, чтобы из-за тебя сознание не теряли.

Князь подумал-подумал и вернулся, правда только через полгода во время концерта го-

лого Гарика. Вначале Гарик ничем не отличался от остальных посетителей подвальчика, но в тот вечер он освободил место для сцены, снял парик, все остальное и оказался голым

и гладким,как вареное яйцо. Развесив гирлянды из железных бутылочек, принялся в них дуть вначале осторожно, затем смелей, пока они не запели как испорченные канализа-

ционные трубы. Затем под ударами бубна все стихло, и туманное облако окутав Гарика, потянулось вверх. Я взглянула на потолок: над моей головой ярко загорелся нимб, остав- ленный когда-то Князем. Только подумала – из клубившегося тумана появился сам Князь.

- Чуть не утонул в Геленджике, - с грустью в глазах подсел он к нашему столику.

- Неужели Гарик спас? – “может и не Гарик это вовсе, а старик Хоттабыч. Стоит только дыму рассеяться и…” Но включился свет – все как всегда: черный мраморный пол, белые полки и дурацкие споры об интерпретации бытия и экспозиции вопроса о буре в стакане воды. Мы тоже вдруг заспорили о промелькнувшей меж столиками Ляльке Гросс.

- Уйдет она от своего Гросса к тому мелкому очкарику, - помахал ей издали Славин.

Уйдет, - поддержал его Князь. – До чего ж этот Гросс жаден и сентиментален.

Это был намек – мол из семьи уходят не только мужья, но и жены. Такие человеческие

слабости нужно прощать.

Сентиментальность не порок, - возразила ему. Князь насупился.

- Старик, ты потерял чувство юмора, - засмеялся Славин. – Из-за женщин. Если решил уйти к другой, уходи и не возвращайся.